Preview

Эпилепсия и пароксизмальные состояния

Расширенный поиск

Аутоиммунная эпилепсия

https://doi.org/10.17749/2077-8333/epi.par.con.2022.108

Содержание

Перейти к:

Аннотация

В связи с открытием нейрональных антител и улучшением понимания механизмов этих иммуноопосредованных синдромов  все больше  внимания уделяется изучению аутоиммунной эпилепсии (АИЭ). Данный обзор  посвящен аутоиммунной эпилепсии с учетом последних достижений в области изучения патофизиологии  заболевания. Приведены определения, рассмотрены патогенетические механизмы, особенности  нейрональных антител и клинической картины АИЭ в зависимости  от типа аутоантител. Обоснована необходимость  регулярного наблюдения пациентов с АИЭ, предпочтительно эпилептологом совместно  с нейроиммунологом.  При длительном наблюдении у некоторых больных сохраняется хроническая фармакорезистентная  эпилепсия, несмотря на агрессивную  иммунотерапию и прием противоэпилептических препаратов. При более глубоком понимании механизмов антителоопосредованных  и аутоантигенспецифических Т-клеточно-опосредованных синдромов  АИЭ использование противоэпилептических препаратов и иммунотерапии может быть дополнительно оптимизировано.

Для цитирования:


Шилкина О.С., Кантимирова Е.А., Усольцева А.А., Прусова Т.И., Дмитренко Д.В. Аутоиммунная эпилепсия. Эпилепсия и пароксизмальные состояния. 2022;14(1):74-90. https://doi.org/10.17749/2077-8333/epi.par.con.2022.108

For citation:


Shilkina О.S., Kantimirova E.A., Usoltseva A.A., Prusova Т.I., Dmitrenko D.V. Autoimmune epilepsy. Epilepsy and paroxysmal conditions. 2022;14(1):74-90. (In Russ.) https://doi.org/10.17749/2077-8333/epi.par.con.2022.108

ВВЕДЕНИЕ / INTRODUCTION

Аутоиммунная эпилепсия (АИЭ) была выделена Международной Противоэпилептической Лигой (англ. International League Against Epilepsy, ILAE) как самостоятельная форма заболевания в последней классификации эпилепсии 2017 г. АИЭ – результат прямого иммунного расстройства, при котором эпилептические приступы являются основным его симптомом [1]. Обособлению данной формы заболевания способствовало открытие в течение последних десятилетий нейронных аутоантител, нацеленных на поверхностные или внутриклеточные антигены, и изучение иммуноопосредованных процессов в нервной ткани [2–6]. Особый интерес АИЭ представляет в настоящее время, учитывая зарегистрированные случаи аутоиммунного лимбического энцефалита с развитием эпилептических приступов у пациентов с COVID-19 [7–10].

Точная частота встречаемости данной формы эпилепсии неизвестна ввиду отсутствия популяционных исследований. Частота АИЭ у взрослых, по данным ранее проведенных исследований, может составлять около 5–7% от всех форм эпилепсии [3][11–14]. Показано, что частота определения нейронспецифических антител среди пациентов без генетической, структурной или метаболической этиологии эпилепсии составляет 15% [13], у взрослых больных эпилепсией неуточненной этиологии – 20% [3]. В исследовании, проведенном в США в 2018 г., представлен показатель заболеваемости аутоиммунным энцефалитом 0,8 случая на 100 тыс. человек в год, а распространенности – 13,7 случая на 100 тыс. человек [14].

У детей с впервые возникшей эпилепсией показано наличие аутоантител примерно в 10% случаев по результатам исследований, проведенных в Европе и Австралии [15][16].

Эпилепсия неуточненной этиологии составляет 1/3 всех эпилепсий среди взрослых [12].

Значительную роль в понимании этиопатогенеза АИЭ сыграло открытие нейронспецифических антител. В настоящее время выделяют два триггера формирования аутоиммунных нарушений. Иммунологическим триггером может являться объемное образование [17][18]. В этом случае онконейрональный антиген, экспрессируемый клетками опухоли, приводит к направленному иммунному ответу, способствующему дисфункции нейронов. Некоторые антитела являются специфичными для отдельных типов опухоли [19]. Другим потенциальным триггером является инфекция [20].

Предложены различные механизмы, включая молекулярную мимикрию, когда структурное и/или аминокислотное сходство последовательности патогена с аутоантигеном приводит к перекрестному реактивному иммунному ответу. Повреждение клеток инфекционным агентом может повлечь за собой высвобождение предполагаемого аутоантигена, вызывая аутоиммунный ответ. И наконец, инфекция может привести к активации аутореактивных лимфоцитов и антигенпрезентирующих клеток, что вызовет иммунный ответ против аутоантигенов (рис. 1). Примером инфекционного триггера, приводящего к аутоиммунному ответу, является NMDAR1-аутоиммунный энцефалит, развивающийся после вируса простого герпеса (ВПГ) [21].

Рисунок 1. Иммунопатогенетический механизм формирования нейронспецифических антител.
IgG (англ. immunoglobulin G) – иммуноглобулины класса G;
АЗКЦ – антителозависимая клеточная цитотоксичность;
ГКГС – главный комплекс гистосовместимости
Figure 1. Immunopathogenic mechanism underlying formation of neuron-specific antibodies.
IgG – immunoglobulin G; ADСС – аntibody-dependent cellular cytotoxicity;
MHC – major histocompatibility complex

НЕЙРОНАЛЬНЫЕ АНТИТЕЛА / NEURONAL ANTIBODIES

Антитела, нацеленные на нейрональные эпитопы, были впервые обнаружены у пациентов с паранеопластической нейронопатией, дегенерацией мозжечка или энцефалитом. При этих расстройствах антигенами-мишенями являются ядерные или цитоплазматические белки, такие как Hu, Yo и Ma2. Вторая группа заболеваний головного мозга, связанных с антителами, включает антитела, которые нацелены на внутриклеточные синаптические белки, такие как декарбоксилаза глутаминовой кислоты 65 кДа (GAD65) и амфифизин.

Аутоантигены при иммуноопосредованной эпилепсии могут быть разделены на основе их клеточной локализации на поверхностные или внутриклеточные белки, обладающие различными иммуноопосредованными механизмами [19][22].

Так, ядерные или цитоплазматические белки (например, Hu, Yo и Ma2), будучи антигенами-мишенями, имеют ограниченный доступ для антител. Соответственно, антитела к ним не являются непосредственно патогенными, а указывают на опосредованный Т-клетками иммунный ответ против соответствующих нейрональных антигенов (см. рис. 1) [22]. Повреждение нейронов обусловлено CD8+ цитотоксическим Т-клеточным ответом. Эти антитела и нейротоксические Т-клетки могут иметь одну и ту же аутоантигенспецифичность, например паранеопластический синдром Anti-Yo (CDR2) [23]. Ответ на терапию обычно бывает слабым при неврологических расстройствах, связанных с этими аутоантителами, – возможно, из-за необратимой гибели нейронов.

Вторая группа – антитела, нацеленные на внутриклеточные синаптические белки декарбоксилаза глутаминовой кислоты 65 кДа (GAD65) и амфифизин. Эти антигены могут быть уязвимы для опосредованного антителами разрушения во время слияния и обратного захвата синаптических везикул, но вопрос о том, являются ли опосредованные Т-клетками патогенные механизмы более важными, чем опосредованные антителами, остается предметом дискуссий [22].

Третья группа включает аутоантитела, нацеленые на рецепторы клеточной поверхности или синаптические белки, играющие прямую патогенную роль. Например, антитела к богатому лейцином инактивируемому глиомой протеину (англ. leucine-rich glioma-inactivated protein 1, 1LGI1), комплексу вольтаж-зависимых калиевых каналов (англ. voltage-gate potassium channel complex, VGKCс), рецептору N-метил-D-аспартата (англ. N-methyl-D-aspartate receptor, NMDAR), рецептору гамма-аминомасляной кислоты (англ. gammaaminobutyric acid receptor, GABAR) и рецептору альфаамино-3-гидрокси-5-метил-4-изоксазолпропионовой кислоты (англ. alpha-amino-3-hydroxy-5-methyl-4isoxazolepropionic acid receptor, AMPAR) [22].

Заболевания, связанные с антителами против антигенов клеточной поверхности, отличаются от связанных с внутриклеточными антигенами по нескольким важным аспектам. Во-первых, антигены-мишени на клеточной поверхности разрушаются антителами. Во-вторых, связь со злокачественными новообразованиями менее последовательна. В-третьих, симптомы чаще можно обратить вспять с помощью лечения. Наконец, симптомы связаны с нарушением действия антигена-мишени. Было доказано, что иммуноглобулины класса G (англ. immunoglobulin G, IgG) к LGI1 вызывают патогенный эффект из-за дефицита ионных каналов. LGI1 IgG приводит к нарушению взаимодействия LGI1 с доменом дезинтегрина и металлопротеазы (англ. a disintegrin and metalloprotease domain, ADAM22), которое снижает синаптическую функцию AMPAR, впоследствии нарушая приток кальция [24][25]. С другой стороны, NMDAR IgG связывается с областью субъединицы GluN1 NMDAR. Это нарушает взаимодействие между NMDAR и рецептором эфрина типа B2 и инициирует интернализацию NMDAR, способствующую нейрональной дисфункции [26]. Процесс интернализации обратим, и было продемонстрировано хорошее восстановление при удалении NMDAR IgG [27].

Показано, что роль дисфункции гематоэнцефалического барьера, инфильтрации миелоидных клеток и инициации провоспалительных каскадов в эпилептогенезе имеет важное значение в моделях животных и людей с эпилепсией. Эпилептогенез при АИЭ, вероятно, возникает в результате синергического эффекта как врожденного нейровоспаления, так и вызванной антителами гипервозбудимости. В совокупности эти процессы приводят к стойким лекарственно-устойчивым приступам, которые способствуют заболеванию, приводящему к АИЭ [28].

Однако в дальнейшем в научном сообществе возникла активная дискуссия о дефиниции АИЭ.

Целевая группа по аутоиммунитету и воспалению ILAE в 2020 г. предложила концептуальные определения приступов, возникающих при аутоиммунных нарушениях, соответствующие современным определениям и концепциям эпилепсии [29]. Так, термин «острые симптоматические приступы, вторичные по отношению к аутоиммунному энцефалиту» предложен для обозначения приступов, возникающих в активной фазе иммуноопосредованного энцефалита. А дефиниция «аутоиммунно-ассоциированная эпилепсия» предназначена для обозначения хронических эпилептических приступов, определяемых как вторичные по отношению к аутоиммунным заболеваниям головного мозга. Аутоиммунно-ассоциированная эпилепсия может быть следствием продолжающихся аутоиммунных нарушений, а также связанных с ними структурных изменений головного мозга. Различие между острыми симптоматическими приступами, вторичными по отношению к аутоиммунному энцефалиту, и аутоиммунно-ассоциированной эпилепсией имеет клиническое и терапевтическое значение [29]. В отличие от больных с острыми симптоматическими эпилептическими приступами, у пациентов с иммуноопосредованными заболеваниями головного мозга регистрируются хронические приступы, устойчивые как к противоэпилептической терапии, так и к иммунотерапии [30–32].

Эти данные свидетельствуют о том, что цитотоксические Т-клетки играют более заметную роль в патогенезе, приводя к гибели нейронов, а нейронные аутоантитела присутствуют скорее как побочный продукт иммунного ответа и не играют прямой патогенной роли [33–35].

Таким образом, продолжение эпилептических приступов, несмотря на иммунотерапию, предполагает устойчивую предрасположенность, что соответствует современному концептуальному определению эпилепсии. Кроме того, низкая частота ремиссии приступов свидетельствует о том, что риск их развития в течение следующих 10 лет очень высок. Эти условия соответствуют концептуальным и практическим определениям эпилепсии [36][37].

Остаются нерешенными вопросы, касающиеся этиологической причины эпилептических приступов. Термин «аутоиммунная эпилепсия» подразумевает исключительно аутоиммунную этиологию. Однако у пациентов с АИЭ часто регистрируют структурные изменения, например склероз гиппокампа или мультифокальную потерю клеток коры головного мозга при глиозе, выявляемом при энцефалите Расмуссена [35][38].

Отмечено, что «иммунная» и «структурная» этиологии могут сосуществовать у одного и того же пациента, и обе, вероятно, играют определенную роль в возникновении приступов. Некоторые наблюдения подтверждают концепцию структурной (постэнцефалитной) эпилепсии [39]. Энцефалиты, опосредованные Т-клетками, приводят к потере нейронов и глиозу, что было продемонстрировано на примере энцефалита Расмуссена и связанного с ним нарушения тканей больших полушарий головного мозга [35][39][40–42].

Кроме того, гистопатологические исследования тканей, полученных после хирургического лечения эпилепсии у пациентов с нейронными антителами, показывают различную степень нейронной потери, включая склероз гиппокампа. Однако не все пациенты с антителоопосредованным энцефалитом имеют на магнитнорезонансной томограмме (МРТ) или при гистопатологическом исследовании признаки атрофии головного мозга. Действительно, структурные повреждения, приводящие к эпилепсии после энцефалита, могут быть микроскопическими и не всегда видны по данным нейровизуализации.

Предложенный термин «аутоиммунно-ассоциированная эпилепсия» подчеркивает, что иммунные факторы, постэнцефалитическое структурное повреждение или их комбинация могут способствовать хронической предрасположенности к приступам. Использование термина «аутоиммунная эпилепсия» подразумевает наличие активной воспалительной реакции и предполагает, что в качестве основного лечения должна рассматриваться иммунотерапия. Однако иммуномодифицирующая терапия у таких пациентов часто оказывается неэффективной. Менее определенный термин «аутоиммунно-ассоциированная эпилепсия» позволяет предположить присутствие других факторов, например структурных, которые могут играть определенную роль в возникновении эпилептических приступов. Эта концепция позволяет клиницисту продолжать лечение эпилепсии традиционными противоэпилептическими средствами и использовать хирургическое лечение при выявлении структурных изменений головного мозга [38].

С другой стороны, структурные изменения головного мозга не всегда ассоциированы с возникновением эпилепсии. Действительно, атрофия гиппокампа является частым следствием энцефалита с LGI1-антителами, но ее наличие необязательно приводит к эпилепсии согласно предварительным лонгитюдным исследованиям [43–45]. Во-вторых, даже на поздних стадиях энцефалита Расмуссена может сохраняться минимальное Т-клеточное воспаление [35]. Точно так же нет никаких доказательств прямой роли антител в патогенности или последовательном ответе на иммунотерапию. Так, гистопатологические доказательства воспаления выявлены при биопсии головного мозга и оперативном лечении эпилепсии у пациентов с онконевральными антителами к GAD65 [33][38]. Предполагается, что воспаление, опосредованное Т-клетками, может привести к длительным изменениям в головном мозге, способствующим спонтанным эпилептическим приступам [46].

Рассмотрим клинические особенности иммуноопосредованных эпилептических приступов с учетом нейроспецифических антител (табл. 1). Приступы обычно устойчивы к противоэпилептическим препаратам на ранних стадиях заболевания [19,][47–50], а также в дебюте заболевания часто регистрируется эпилептический статус [51][52].

Таблица 1. Клинические особенности иммуноопосредованных эпилептических приступов
Table 1. Clinical features of immune-mediated epileptic seizures


Примечание. ЭС – эпилептический статус; ЭЭГ – электроэнцефалография;
ПЭРМ – прогрессирующий энцефаломиелит с ригидностью и миоклонусом;
REM (англ. rapid eye movement) – сон с быстрым движением глаз;
NREM (англ. non-rapid eye movement) – сон без быстрого движения глаз.
Note. SE – status epilepticus; EEG – electroencephalography;
PERM – progressive encephalomyelitis with rigidity and myoclonus;
REM – rapid eye movement; NREM – non-rapid eye movement.

В когортах пациентов с различными типами аутоантител регистрируются несколько видов эпилептических приступов высокой частоты [72][85], короткая продолжительность приступов, отсутствие постприступной спутанности сознания, приступы перисильевой семиологии (например, смешанные ауры, клонии мимических мышц, сенсорная афазия) [86][87], склонность к билатеральным тонико-клоническим приступам (БТКП) в ночное время [85].

У пациентов обычно отсутствуют другие типичные факторы риска развития эпилепсии, такие как фебрильные приступы или наследственный анамнез эпилепсии [29].

Эпилептический статус в дебюте заболевания особенно часто встречается при энцефалите с антителами к рецепторам гамма-аминомасляной кислоты А и В (ГАМКAR и ГАМКBR) [87–90].

Когнитивные и поведенческие нарушения, как правило, сопровождают острые симптоматические приступы, вторичные по отношению к аутоиммунному энцефалиту, и включают нарушения памяти [44], настроения, психоз и кататонию, как это наблюдается при анти-NMDAR-энцефалите [91][92]. Дизавтономные и двигательные нарушения, например орофациальная дистония, характерная для анти-NMDAR-энцефалита [92], может быть ошибочно диагностирована как эпилептический приступ [93].

Возникновению аутоиммунного энцефалита может предшествовать вирусный продром. Наиболее ярким примером является энцефалит, вызванный ВПГ, при котором энцефалит с NMDAR-антителами может возникнуть через несколько недель после первоначального разрешения [21][94].

Наличие злокачественных новообразований в анамнезе, особенно за несколько лет до начала приступа, свидетельствует о возможности развития паранеопластического энцефалита [3][95][96]. Фактором риска также может быть личный или семейный анамнез системных аутоиммунных расстройств [48].

ОСОБЕННОСТИ КЛИНИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ ИММУННОЙ ЭПИЛЕПСИИ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТИПА АУТОАНТИТЕЛ / FEATURES OF IMMUNE EPILEPSY CLINICAL PICTURE DEPENDING ON THE TYPE OF AUTOANTIBODIES

Антитела к клеточной поверхности / Antibodies to cell surface

NMDAR IgG (антитела к N-метил-D-аспартатному рецептору)

Энцефалит с антителами к NMDAR обычно поражает молодых женщин с медианой возраста 22 года (диапазон от 2 мес до 85 лет) [65]. Клиническая картина, как правило, начинается с приступа головной боли или лихорадки, за которым следуют психические проявления, включая галлюцинации, маниеподобные эпизоды, чередующиеся эпизоды крайнего возбуждения и кататонии. Затем развиваются судороги, энцефалопатия, орофациальная дискинезия, хореоатетоз и вегетативная дисфункция [65]. Регистрируются фокальные немоторные приступы, которые могут прогрессировать до рефрактерного эпилептического статуса [60][97].

При отсутствии своевременного лечения возможно прогрессирование с развитием комы [65].

Триггерный фактор может быть идентифицирован примерно в половине случаев. Двумя основными триггерами являются наличие тератомы яичников [67] и энцефалит, вызванный ВПГ [21]. Сообщалось, что примерно у 2/3 взрослых женщин в возрасте от 18 до 45 лет с энцефалитом с антителами к NMDAR имеется тератома яичников [66]. Однако наличие этой опухоли крайне редко встречается у детей младше 12 лет или у пожилых людей (45 лет и старше) [6][65][66]. Кроме того, проспективная оценка пациентов с ВПГ-энцефалитом показала, что в 17% этих случаев во время наблюдения развился энцефалит NMDAR. Еще у 3 больных в этой когорте при последующей оценке были выявлены иммуноглобулины позднего иммунного ответа к NMDAR без каких-либо клинических признаков аутоиммунного энцефалита [21].

В единичных исследованиях представлены генетические предикторы развития энцефалита с антителами к NMDAR. Выявлена слабая ассоциация у взрослых пациентов – носителей аллеля B*07:02 лейкоцитарного антигена человека (англ. human leukocyte antigen, HLA), основного комплекса гистосовместимости (англ. histocompatibility complex, MHC) [73].

LGI1 IgG (антитела к инактивированной лейцин-богатой глиоме 1)

Фациобрахиальные дистонические приступы ассоциированы с энцефалитом с антителами к LGI1 [73–75]. Другие известные типы фокальных приступов с сохранным сознанием, ассоциированных с LGI1-антителами, включают тепловые, сенсорные и пиломоторные приступы и могут наблюдаться при других лимбических энцефалитах и неэнцефалитических формах лимбических фокальных приступов [43][72][76][77]. Пароксизмальные приступы головокружения редки, но характерны для энцефалита, ассоциированного с LGI1-антителами [78].

Иммуноглобулины класса G к LGI1 обычно ассоциируются с эпилептическими приступами и нарушением памяти (как правило, у пациентов старше 40 лет), но также описано несколько случаев заболевания в детском возрасте [98]. Одним из характерных фенотипов, описанных среди взрослых пациентов, являются фациобрахиальные дистонические приступы. Это стереотипные короткие фокальные дистонические моторные приступы, возникающие несколько раз в день [74]. Другая характерная семиология приступа – эпизоды односторонней пилоэрекции. Кроме того, описаны приступообразные головокружения [78]. Эти головокружения или «внетелесные переживания» («выход из тела») могут предшествовать энцефалопатии на 2–12 мес. HLA-анализ LGI1-ассоциированного энцефалита показал сильную связь с 27 однонуклеотидными вариантами (ОНВ) HLA-II и гаплотипами MHC класса II DRB1*07:01, DQA1*02:01 и DQB1*02:02 [99].

Небольшое число пациентов (около 2%) с антителами к VGKCc имеют сопутствующие IgG к контактин-ассоциированно-подобному белку-2 CASPR–2. У них чаще встречается поражение периферической нервной системы (нейромиотония, миокимия или дизавтономия). Однако у значительной части больных, особенно пожилых, могут быть сопутствующие эпилептические приступы или энцефалит. Выявление только IgG к VGKCс в отсутствие IgG к LGI1 и/или CASPR-2 не может являться специфическим биомаркером аутоиммунитета [43][79].

AMPA IgG (антитела к α-амино-3-гидрокси-5-метил-4изоксазолпропионовой кислоте)

Антитела к рецептору AMPA направлены против субъединиц GluR1 и GluR2, вызывая снижение регуляции рецептора и уменьшение его синаптической кластеризации. Средний возраст начала заболевания составляет около 60 лет [66]. AMPA-ассоциированный энцефалит обычно сопровождается классическими симптомами лимбического энцефалита (антероградное снижение памяти, ретроградная амнезия, изменения настроения и височные приступы). Недавние исследования подтвердили прямую патогенность, опосредованную антителами [67][68]. Две трети пациентов имеют первичную злокачественную опухоль, главным образом мелкоклеточный рак легких и тимому [100]. У части больных может быть рефрактерное течение, несмотря на агрессивную иммунотерапию, и прогрессирующая диффузная атрофия коры головного мозга [73][68][69].

ГАМКBR IgG (антитела к рецепторам типа В гамма-аминомасляной кислоты)

Рецепторы ГАМК типа В (GABAB1) связаны с G-белковыми калиевыми каналами. GABAB1рецепторный энцефалит обычно проявляется рефрактерным бессудорожным эпилептическим статусом [66]. Большинство пациентов – пожилые мужчины (средний возраст 61 год) [6]. В 50–60% случаев выявляется злокачественное новообразование, чаще всего мелкоклеточный рак легких.

ГАМКAR IgG (антитела к рецепторам типа А гамма-аминомасляной кислоты)

С ГАМК-рецепторным энцефалитом ассоциированы молниеносный энцефалит и рефрактерные эпилептические приступы или эпилептический статус. Такие пациенты на МРТ имеют характерные мультифокальные асимметричные кортикальные и подкорковые зоны, гиперинтенсивные в T2/FLAIR режимах [60]. Возраст дебюта заболевания, как правило, меньше, чем у пациентов с ГАМК-В-энцефалитом (средний возраст 40 лет) [6].

DPPX IgG (антитела к дипептидил-пептидазоподобному белку-6)

Дипептидил-пептидазоподобный белок 6 (англ. dipeptidyl-peptidase-like protein, DPPX) является вспомогательной субъединицей клеточной поверхности семейства калиевых каналов Kv4.2. Пациенты с DPPXантителоассоциированным энцефалитом также могут иметь в клинической картине нарушение кинетики желудочно-кишечного тракта, потерю веса, когнитивную дисфункцию, делирий, гиперэкплексию, миоклонус, парасомнии, а иногда и прогрессирующий энцефаломиелит с ригидностью и миоклониями [66][80].

mGlur5 IgG (антитела к метаботропному глутаматному рецептору-5)

В 1982 г. I. Carr описал нейропсихиатрический синдром с нарушением поведения, депрессией, амнезией и галлюцинациями у своей 15,5-летней дочери с лимфомой Ходжкина. Она прошла курс лечения, что привело к значительному неврологическому улучшению. Автор назвал эту патологию «синдромом Офелии» в честь персонажа из пьесы Шекспира [101]. Он предположил, что паранеопластический механизм опосредован циркулирующей нейромедиаторной молекулой, секретируемой опухолью. В 2011 г. IgG к метаботропному глутаматному рецептору 5 (mGlur5) был обнаружен у 2 пациентов с клиническими проявлениями, соответствующими «синдрому Офелии» (подострое начало энцефалопатии, изменение настроения, эпилептические приступы и лимфома Ходжкина) [102]. В недавнем исследовании 11 пациентов с выявленными IgG к mGlur5 у 5 больных была обнаружена лимфома Ходжкина и у 1 – мелкоклеточный рак легкого [70]. Общими клиническими проявлениями были нейропсихиатрические нарушения, расстройство движения, нарушение сна и эпилептические приступы. У 5 из 11 пациентов на МРТ головного мозга было выявлено поражение лимбической системы, а у 4 – изменения в экстралимбической области. У 2 больных эпилептический статус был первым клиническим признаком.

D2R IgG (антитела к поверхностному рецептору дофамина-2)

D2R – важнейший рецептор, регулирующий дофаминергическую нейротрансмиссию. R.C. Dale et al. (2012 г.) [71] в исследовании детей и подростков с энцефалитом базальных ганглиев и другими предполагаемыми аутоиммунными нарушениями базальных ганглиев выявили повышенный уровень IgG к D2R у 12 из 17 пациентов по сравнению с контролем. Появление симптомов часто происходило в постинфекционных или поствакцинальных условиях. Пять из 12 детей имели клинический анамнез и серологические данные, свидетельствующие о предшествующей инфекции β-гемолитическим стрептококком (n=3), микоплазменной пневмонией (n=1) и энтеровирусом (n=1). Симптомы в дебюте заболевания варьировали, но вялость, психические симптомы, патологические движения или нарушение походки были типичными. В клиническом синдроме преобладал целый спектр двигательных расстройств, включая дистонию, паркинсонизм и хорею. Многие пациенты с дистонией имели грубый тремор. Окулогирные кризы имели место у 2 больных с дистонией или паркинсонизмом, а «трепетание» глаз зарегистрировано у 1 ребенка с хореей и атаксией.

У 9 из 12 пациентов наблюдались психические расстройства, в частности возбуждение, эмоциональная лабильность, тревожность и психотические симптомы. Нарушение сна, вялость, сонливость, дисфункция ствола головного мозга, эпилептические приступы и атаксия возникали реже. У половины больных по данным нейровизуализации структурные изменения головного мозга отсутствовали. У части пациентов выявлялись воспалительные изменения, локализующиеся в базальных ганглиях и структурах ствола головного мозга. Эпилептические приступы регистрировались в 2 случаях. Электроэнцефалограмма (ЭЭГ) была в пределах возрастной нормы либо показывала неспецифическое замедление, совместимое с энцефалопатией. Ни у одного пациента не было выявлено эпилептиформной активности по данным ЭЭГ [71].

GlyR IgG (антитела к глициновому рецептору)

Антитела к глициновым рецепторам (GlyR) тесно связаны с заболеваниями спинного мозга и ствола головного мозга. У большинства пациентов наблюдается прогрессирующий энцефаломиелит с ригидностью и миоклонусом. A. Carvajal-González et al. (2014 г.) идентифицировали 52 пациента с положительными антителами к GlyR и сопоставили клинические особенности. У 33 больных был классифицирован прогрессирующий энцефаломиелит с ригидностью и миоклонусом, у 2 – синдром ригидного человека; у 5 – лимбический энцефалит и эпилептическая энцефалопатия, у 2 – нарушения ствола мозга, у 2 – демиелинизирующая оптическая невропатия, у 1 – неуточненный диагноз [81].

Антитела к внутриклеточным структурам / Antibodies to intracellular structures

GAD65 IgG (антитела к декарбоксилазе глутаминовой кислоты)

Антитела GAD65 (титры сыворотки более 20 нмоль/л или обнаружение в ликворе) ассоциированы с различными аутоиммунными неврологическими заболеваниями, включая аутоиммунную эпилепсию, синдром ригидности, мозжечковую атаксию, лимбический энцефалит и прогрессирующий энцефаломиелит с ригидностью и миоклонией [30][61][62][103]. Женщины страдают чаще, чем мужчины, средний возраст начала симптомов составляет 30 лет (диапазон 5–80 лет) [60]. В исследовании 112 пациентов с фокальной эпилепсией неуточненной этиологии с дебютом во взрослом возрасте у 5,4% были обнаружены высокие титры антител к GAD65 (более 1000 ЕД/мл) [31]. Обычно больные с антителами GAD65 (титры сыворотки более 20 нмоль/л или обнаружение в ликворе) рефрактерны к терапии [30][31]. Постулируется, что рефрактерная природа заболевания вторична по отношению к клеточно-опосредованной цитотоксичности, а не к прямому патогенезу, опосредованному антителами.

Аnti-Hu (АNNA-1) IgG (нейрональные ядерные антитела типа 1)

Белки Hu, особенно HuD, имеют важное значение для регуляции нейрональной РНК, регуляции клеточного цикла и развития клеток [53][54]. У пациентов с IgG к АNNA-1 присутствуют различные проявления со стороны центральной и периферической нервной системы. Выявление IgG к ANNA-1 ассоциировано с мелкоклеточным раком (81%). Считается, что HuD-специфические Т-клетки играют важную роль в патогенности паранеопластического синдрома [55]. Признаками аутоиммунитета с ANNA-1 являются сенсорная нейропатия и вегетативная дисфункция, особенно гастропарез [56]. Однако у небольшой части пациентов (10–17%) регистрируются лимбический энцефалит и/или рефрактерные эпилептические приступы. Приступы в дебюте заболевания могут быть височными или вневисочными [57].

Anti-Ri (ANNA-2) IgG (нейрональные ядерные антитела типа 2)

У пациентов с IgG к ANNA-2, или anti-Ri, также были зарегистрированы эпилептические приступы и лимбический энцефалит. Однако типичным клиническим проявлением является синдром поражения ствола головного мозга или мозжечка, включающий атаксию, нистагм, опсоклонус-миоклонус, дистонию открывания челюстей и ларингоспазмы [57].

Ma-2 IgG (антитела к мембранным антигенам)

Пациенты с IgG к Ма-2 обычно имеют клинику лимбического энцефалита или стволового энцефалита. Авторы ретроспективного исследования Ма-2-IgGсеропозитивных пациентов сообщили о БТКП или фокальных приступах с нарушением сознания у 44% больных [58]. Большинство пациентов с IgG к Ма-2 имеют либо опухоль половых клеток яичек (особенно молодые мужчины), либо мелкоклеточный рак легких (пожилые пациенты с сосуществующим IgG к Ма-1) [59]. Благоприятные клинические исходы были связаны с отсутствием сосуществующих антител к Ма-1, мужским полом, более молодым возрастом (младше 45 лет) и наличием опухоли яичка с полным ответом на лечение.

CRMP-5 IgG (антитела к белку – медиатору коллапсинового ответа 5)

IgG к CRMP-5 (англ. сollapsin response mediator protein) является паранеопластическим биомаркером мелкоклеточного рака легких или тимомы [63]. Пациенты с IgG к CRMP-5 имеют различные неврологические проявления, включая лимбический энцефалит, хорею, невропатию черепно-мозговых нервов, мозжечковую атаксию, миелопатию и полирадикулоневропатию [14][60][64]. Также у CRMP-5-серопозитивных пациентов были зарегистрированы фокальные приступы с сохранным и нарушенным сознанием. Решающее значение для лучшего клинического исхода имеют лечение лежащей в основе злокачественной опухоли и раннее начало иммунотерапии [60].

IgLON5 (антитела к белкам IgLON5)

Болезнь анти-IgLON5 – это редкое и малоизученное неврологическое расстройство, впервые описанное и охарактеризованное в 2014 г. L. Sabater et al. [82]. Определяющие заболевание антитела нацелены на белок адгезии нейрональных клеток, функция которого до сих пор не вполне понятна. У пациентов с болезнью анти-IgLON5 выявляются гистопатологические признаки нейродегенеративного расстройства, включая фосфорилирование тау-белка и отложение его в нейронах [83]. До сих пор велись споры о том, является ли антиIgLON5 аутоиммунным расстройством, вызывающим вторичные нейродегенеративные события, или главным образом нейродегенеративным заболеванием с сопутствующими специфическими антителами. В недавнем исследовании было выявлено, что IgG к LON5 нарушают цитоскелетную организацию в культивируемых нейронах гиппокампа крыс, что приводит к дистрофическим нейритам и аксональному набуханию. Эти данные наряду с повышением уровня нейрофиламентов в спинномозговой жидкости пациентов свидетельствуют о том, что IgG к LON5, в отличие от других антител к клеточной поверхности, нарушает поддержание цитоскелета нейронов, обеспечивая связь между аутоиммунитетом и нейродегенерацией [84].

Заболевание в основном характеризуется тяжелыми нарушениями сна (парасомния, бессонница, чрезмерная дневная сонливость и нарушение дыхания во сне), бульбарными симптомами (дисфагия и дизартрия) и нарушением походки [83].

Продемонстрирована сильная ассоциация с носительством гаплотипов HLA-DRB1*10:01 и HLADQB1* 05:01, в то время как проявление симптомов и тяжести заболевания носит гетерогенный характер. К моменту постановки диагноза у пациентов выявляются четыре ведущих синдрома: расстройство сна с парасомнией и затрудненным дыханием во сне; бульбарный синдром, включающий дисфагию, сиалорею, стридор или острую дыхательную недостаточность; синдром, напоминающий прогрессирующий супрануклеарный паралич; когнитивные нарушения с хореей или без нее. У всех больных со временем развилась парасомния, апноэ во сне, бессонница или чрезмерная дневная сонливость. HLA-DRB1*10:01 и HLADQB1* 05:01 были положительными у 87% пациентов, аллель DRB1*10:01 был в 36 раз более распространен, чем в общей популяции [83].

К другим иммуноопосредованным эпилепсиям относят энцефалит Расмуссена, впервые возникший рефрактерный эпилептический статус (англ. new-onset refractory status epilepticus, NORSE) [104][105].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ / CONCLUSION

Пациенты с аутоиммунной эпилепсией должны регулярно наблюдаться, предпочтительно у эпилептолога совместно с нейроиммунологом. При длительном наблюдении у некоторых больных сохраняется хроническая фармакорезистентная эпилепсия, несмотря на агрессивную иммунотерапию и прием противоэпилептических препаратов. Определить, является ли эпилепсия вторичной по отношению к необратимому повреждению коры головного мозга или вызвана персистирующим воспалительным процессом, может быть трудно.

При более глубоком понимании механизмов антителоопосредованных и аутоантигенспецифических Т-клеточно-опосредованных синдромов аутоиммунной эпилепсии использование противоэпилептических препаратов и иммунотерапии, вероятно, будет дополнительно оптимизировано. В будущем мы ожидаем, что хорошо разработанные рандомизированные контролируемые исследования помогут в научно обоснованном выборе наиболее эффективных методов лечения аутоиммунной эпилепсии.

1. NMDAR (англ. N-methyl-D-aspartate receptor) – рецептор N-метил-D-аспартата.

Список литературы

1. Scheffer I.E., Berkovic S., Capovilla G., et al. ILAE classification of the epilepsies: position paper of the ILAE Commission for Classification and Terminology. Epilepsia. 2017; 58 (4): 512–21. https://doi.org/10.1111/epi.13709.

2. Dubey D., Pittock S.J., McKeon A. Antibody prevalence in epilepsy and encephalopathy score: increased specificity and applicability. Epilepsia. 2019; 60 (2): 367–9. https://doi.org/10.1111/epi.14649.

3. Dubey D., Alqallaf A, Hays R., et al. Neurological autoantibody prevalence in epilepsy of unknown etiology. JAMA Neurol. 2017; 74 (4): 397–402. https://doi.org/10.1001/jamaneurol.2016.5429.

4. Larman H.B., Zhao Z., Laserson U., et al. Autoantigen discovery with a synthetic human peptidome. Nat Biotechnol. 2011; 29 (6): 535–41. https://doi.org/10.1038/nbt.1856.

5. Scharf M., Miske R., Kade S., et al. A spectrum of neural autoantigens, newly identified by histo-immunoprecipitation, mass spectrometry, and recombinant cell-based indirect immunofluorescence. Front Immunol. 2018; 9: 1447. https://doi.org/10.3389/fimmu.2018.01447.

6. Dalmau J., Gross F. Antibody-mediated encephalitis. New Engl J Med. 2018; 378 (9): 840–51. https://doi.org/10.1056/NEJMra1708712.

7. Pizzanelli C., Milano C., Canovetti S., et al. Autoimmune limbic encephalitis related to SARS-CoV-2 infection: case-report and review of the literature. Brain Behav Immun Health. 2021; 12 :100210. https://doi.org/10.1016/j.bbih.2021.100210.

8. Chiveri L., Verrengia E., Muscia F., et al. Limbic encephalitis in a COVID-19 patient? J Neurovirol. 2021; 27 (3): 498–500. https://doi.org/10.1007/s13365-021-00971-3.

9. Bhagat R., Kwiecinska B., Smith N., et al. New-onset seizure with possible limbic encephalitis in a patient with COVID-19 infection: a case report and review. J Investig Med High Impact Case Rep. 2021; 9: 2324709620986302. https://doi.org/10.1177/2324709620986302.

10. Zambreanu L., Lightbody S., Bhandari M., et al. A case of limbic encephalitis associated with asymptomatic COVID-19 infection. J Neurol Neurosurg Psychiatry. 2020; 91 (11): 1229–30. https://doi.org/10.1136/jnnp-2020-323839.

11. Husari K.S., Dubey D. Autoimmune epilepsy. Neurotherapeutics. 2019; 16 (3): 685–702. https://doi.org/10.1007/s13311-019-00750-3.

12. Abramovici S., Bagic A. Epidemiology of epilepsy. Handb Clin Neurol. 2016; 138: 159–71. https://doi.org/10.1016/B978-0-12-802973-2.00010-0.

13. Brenner T., Sills G.J., Hart Y., et al. Prevalence of neurologic autoantibodies in cohorts of patients with new and established epilepsy. Epilepsia. 2013; 54 (6): 1028–35. https://doi.org/10.1111/epi.12127.

14. Dubey D., Pittock S.J., Kelly C.R., et al. Autoimmune encephalitis epidemiology and a comparison to infectious encephalitis. Ann Neurol. 2018; 83 (1): 166–77. https://doi.org/10.1002/ana.25131.

15. Wright S., Geerts A.T., Jol-van der Zijde C.M., et al. Neuronal antibodies in pediatric epilepsy: clinical features and long-term outcomes of a historical cohort not treated with immunotherapy. Epilepsia. 2016; 57 (5): 823–31. https://doi.org/10.1111/epi.13356.

16. Suleiman J., Wright S., Gill D., et al. Autoantibodies to neuronal antigens in children with new-onset seizures classified according to the revised ILAE organization of seizures and epilepsies. Epilepsia. 2013; 54 (12): 2091–100. https://doi.org/10.1111/epi.12405.

17. Bauer J., Becker A.J., Elyaman W., et al. Innate and adaptive immunity in human epilepsies. Epilepsia. 2017; 58 (3): 57–68. https://doi.org/10.1111/epi.13784.

18. Сарапулова А.А., Айвазян С.О., Осипова К.В. Аутоиммунные энцефалопатии. Описание двух клинических случаев. Quantum Satis. 2017; 1 (2): 72–83.

19. Toledano M., Pittock S.J. Autoimmune epilepsy. Semin Neurol. 2015; 35 (3): 245–58. https://doi.org/10.1055/s-0035-1552625.

20. Fujinami R.S., von Herrath M.G., Christen U., et al. Molecular mimicry, bystander activation, or viral persistence: infections and autoimmune disease. Clin Microbiol Rev. 2006; 19 (1): 80–94. https://doi.org/10.1128/CMR.19.1.80-94.2006.

21. Armangue T., Spatola M., Vlagea A., et al. Frequency, symptoms, risk factors, and outcomes of autoimmune encephalitis after herpes simplex encephalitis: a prospective observational study and retrospective analysis. Lancet Neurol. 2018; 17 (9): 760–72. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(18)30244-8.

22. Lancaster E., Dalmau J. Neuronal autoantigens – pathogenesis, associated disorders and antibody testing. Nat Rev Neurol. 2012; 8 (7): 380–90. https://doi.org/10.1038/nrneurol.2012.99.

23. Albert M.L., Darnell J.C., Bender A., et al. Tumor-specific killer cells in paraneoplastic cerebellar degeneration. Nat Med. 1998; 4 (11): 1321–4. https://doi.org/10.1038/3315.

24. Ohkawa T., Fukata Y., Yamasaki M., et al. Autoantibodies to epilepsy-related LGI1 in limbic encephalitis neutralize LGI1-ADAM22 interaction and reduce synaptic AMPA receptors. J Neurosci. 2013; 33 (46): 18161–74. https://doi.org/10.1523/JNEUROSCI.3506-13.2013.

25. Ayşit-Altuncu N., Ulusoy C., Öztürk G., Tüzün E. Effect of LGI1 antibody-positive IgG on hippocampal neuron survival: a preliminary study. Neuroreport. 2018; 29 (11): 932–8. https://doi.org/10.1097/WNR.0000000000001055.

26. Hughes E.G., Peng X., Gleichman A.J., et al. Cellular and synaptic mechanisms of anti-NMDA receptor encephalitis. J Neurosci. 2010; 30 (17): 5866–75. https://doi.org/10.1523/JNEUROSCI.0167-10.2010.

27. Gresa-Arribas N., Titulaer M.J., Torrents A., et al. Antibody titres at diagnosis and during follow-up of anti-NMDA receptor encephalitis: a retrospective study. Lancet Neurol. 2014; 13 (2): 167–77. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(13)70282-5.

28. Wesselingh R., Butzkueven H., Buzzard K., et al. Seizures in autoimmune encephalitis: kindling the fire. Epilepsia. 2020; 61 (6): 1033–44. https://doi.org/10.1111/epi.16515.

29. Steriade C., Britton J., Dale R.C., et al. Acute symptomatic seizures secondary to autoimmune encephalitis and autoimmune-associated epilepsy: conceptual definitions. Epilepsia. 2020; 61 (7): 1341–51. https://doi.org/10.1111/epi.16571.

30. Peltola J., Kulmala P., Isojärvi J., et al. Autoantibodies to glutamic acid decarboxylase in patients with therapy-resistant epilepsy. Neurology. 2000; 55 (1): 46–50. https://doi.org/10.1212/wnl.55.1.46.

31. Lilleker J.B., Biswas V., Mohanraj R. Glutamic acid decarboxylase (GAD) antibodies in epilepsy: diagnostic yield and therapeutic implications. Seizure. 2014; 23 (8): 598–602. https://doi.org/10.1016/j.seizure.2014.04.009.

32. Malter M.P., Frisch C., Zeitler H., et al. Treatment of immune-mediated temporal lobe epilepsy with GAD antibodies. Seizure. 2015; 30: 57–63. https://doi.org/10.1016/j.seizure.2015.05.017.

33. Bien C.G., Vincent A., Barnett M.H., et al. Immunopathology of autoantibody-associated encephalitides: clues for pathogenesis. Brain. 2012; 135 (5): 1622–38. https://doi.org/10.1093/brain/aws082.

34. Bernal F., Graus F., Pifarré A., et al. Immunohistochemical analysis of anti-Hu-associated paraneoplastic encephalomyelitis. Acta Neuropathol. 2002; 103 (5): 509–15. https://doi.org/10.1007/s00401-001-0498-0.

35. Bien C.G., Bauer J., Deckwerth T.L., et al. Destruction of neurons by cytotoxic T cells: a new pathogenic mechanism in Rasmussen's encephalitis. Ann Neurol. 2002; 51 (3): 311–18. https://doi.org/10.1002/ana.10100.

36. Fisher R.S., van Emde Boas W., Blume W., et al. Epileptic seizures and epilepsy: definitions proposed by the International League Against Epilepsy (ILAE) and the International Bureau for Epilepsy (IBE). Epilepsia. 2005; 46 (4): 470–2. https://doi.org/10.1111/j.0013-9580.2005.66104.x.

37. Fisher R.S., Acevedo C., Arzimanoglou A., et al. ILAE official report: a practical clinical definition of epilepsy. Epilepsia. 2014; 55 (4): 475–82. https://doi.org/10.1111/epi.12550.

38. Carreño M., Bien C.G., Asadi-Pooya A.A., et al. Epilepsy surgery in drug resistant temporal lobe epilepsy associated with neuronal antibodies. Epilepsy Res. 2017; 129: 101–5. https://doi.org/10.1016/j.eplepsyres.2016.12.010.

39. Singh T.D., Fugate J.E., Hocker S.E., Rabinstein A.A. Postencephalitic epilepsy: clinical characteristics and predictors. Epilepsia. 2015; 56 (1): 133–8. https://doi.org/10.1111/epi.12879.

40. Varadkar S., Bien C.G., Kruse C.A., et al. Rasmussen's encephalitis: clinical features, pathobiology, and treatment advances. Lancet Neurol. 2014; 13 (2): 195–205. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(13)70260-6.

41. Белоусова Е.Д., Яблонская М.И., Тагирова М.К. и др. Иммунообусловленные эпилепсии у детей. Российский вестник перинатологии и педиатрии. 2015; 60 (5): 26–32.

42. Котов А.С., Елисеев Ю.В., Семенова Е.И. и др. Эпилептический статус у пациентки с энцефалитом Расмуссена. Альманах клинической медицины. 2016; 44 (3): 363–8. https://doi.org/10.18786/2072-0505-2016-44-3-363-368.

43. van Sonderen A., Thijs R.D., Coenders E.C., et al. Anti-LGI1 encephalitis: clinical syndrome and long-term follow-up. Neurology. 2016; 87 (14): 1449–56. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000003173.

44. Finke C., Prüss H., Heine J., et al. Evaluation of cognitive deficits and structural hippocampal damage in encephalitis with leucine-rich, glioma-inactivated 1 antibodies. JAMA Neurol. 2017; 74 (1): 50–9. https://doi.org/10.1001/jamaneurol.2016.4226.

45. Miller T.D., Chong T.T., Aimola Davies A.M., et al. Focal CA3 hippocampal subfield atrophy following LGI1 VGKC-complex antibody limbic encephalitis. Brain. 2017; 140 (5): 1212–9. https://doi.org/10.1093/brain/awx070.

46. Pitkänen A., Lukasiuk K., Dudek F.E., Staley K.J. Epileptogenesis. Cold Spring Harb Perspect Med. 2015; 5 (10): a022822. https://doi.org/10.1101/cshperspect.a022822.

47. Vogrig A., Joubert B., André-Obadia N., et al. Seizure specificitiesin patients with antibody-mediated autoimmune encephalitis. Epilepsia. 2019; 60 (8): 1508–25. https://doi.org/10.1111/epi.16282.

48. Quek A.M., Britton J.W., McKeon A., et al. Autoimmune epilepsy:clinical characteristics and response to immunotherapy. Arch Neurol. 2012; 69 (5): 582–93. https://doi.org/10.1001/archneurol.2011.2985.

49. Toledano M., Britton J.W., McKeon A., et al. Utility of an immunotherapy trial in evaluating patients with presumed autoimmune epilepsy. Neurology. 2014; 82 (18): 1578–86. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000000383.

50. Britton J. Autoimmune epilepsy. Handb Clin Neurol. 2016; 133: 219–45. https://doi.org/10.1016/B978-0-444-63432-0.00013-X.

51. Davis R., Dalmau J. Autoimmunity, seizures, and status epilepticus. Epilepsia. 2013; 54 (Suppl. 6): 46–9. https://doi.org/10.1111/epi.12276.

52. Spatola M., Dalmau J. Seizures and risk of epilepsy in autoimmune and other inflammatory encephalitis. Curr Opin Neurol. 2017; 30 (3): 345–53. https://doi.org/10.1097/WCO.0000000000000449.

53. Hubers L., Valderrama-Carvajal H., Laframboise J., et al. HuD interacts with survival motor neuron protein and can rescue spinal muscular atrophy-like neuronal defects. Hum Mol Genet. 2011; 20 (3): 553–79. https://doi.org/10.1093/hmg/ddq500.

54. Okano H.J., Darnell R.B. A hierarchy of Hu RNA binding proteins in developing and adult neurons. J Neurosci. 1997; 17 (9): 3024–37. https://doi.org/10.1523/JNEUROSCI.17-09-03024.1997.

55. Roberts W.K., Deluca I.J., Thomas A., et al. Patients with lung cancer and paraneoplastic Hu syndrome harbor HuD-specific type 2 CD8+ T cells. J Clin Invest. 2009; 119 (7): 2042–51. https://doi.org/10.1172/JCI36131.

56. Dubey D., Toledano M., McKeon A. Clinical presentation of autoimmune and viral encephalitides. Curr Opin Crit Care. 2018; 24 (2): 80–90. https://doi.org/10.1097/MCC.0000000000000483.

57. Rudzinski L.A., Pittock S.J., McKeon A., et al. Extratemporal EEG and MRI findings in ANNA-1 (anti-Hu) encephalitis. Epilepsy Res. 2011; 95 (3): 255–62. https://doi.org/10.1016/j.eplepsyres.2011.04.006.

58. Dalmau J., Graus F., Villarejo A., et al. Clinical analysis of anti-Ma2-associated encephalitis. Brain. 2004; 127 (Pt. 8): 1831–44. https://doi.org/10.1093/brain/awh203.

59. Voltz R., Gultekin S.H., Rosenfeld M.R., et al. A serologic marker of paraneoplastic limbic and brain-stem encephalitis in patients with testicular cancer. N Engl J Med. 1999; 340 (23): 1788–95. https://doi.org/10.1056/NEJM199906103402303.

60. Quek A.M., O'Toole O. Autoimmune epilepsy: the evolving science of neural autoimmunity and its impact on epilepsy management. Semin Neurol. 2018; 38 (3): 290–302. https://doi.org/10.1055/s-0038-1660860.

61. Pittock S.J., Yoshikawa H., Ahlskog J.E., et al. Glutamic acid decarboxylase autoimmunity with brainstem, extrapyramidal, and spinal cord dysfunction. Mayo Clin Proc. 2006; 81 (9): 1207–14. https://doi.org/10.4065/81.9.1207.

62. Панина Ю.С., Дмитренко Д.В., Сапронова М.Р. Клинический случай ранней диагностики аутоиммунной эпилепсии. Доктор.Ру. 2019; 1 (156): 10–3. https://doi.org/10.31550/1727-2378-2019-156-1-10-13.

63. Yu Z., Kryzer T.J., Griesmann G.E., et al. CRMP-5 neuronal autoantibody: marker of lung cancer and thymoma-related autoimmunity. Ann Neurol. 2001; 49 (2): 146–54.

64. Vernino S., Tuite P., Adler C.H., et al. Paraneoplastic chorea associated with CRMP-5 neuronal antibody and lung carcinoma. Ann Neurol. 2002; 51 (5): 625–30. https://doi.org/10.1002/ana.10178.

65. Titulaer M.J., McCracken L., Gabilondo I., et al. Treatment and prognostic factors for long-term outcome in patients with anti-NMDA receptor encephalitis: an observational cohort study. Lancet Neurol. 2013; 12 (2): 157–65. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(12)70310-1.

66. Dalmau J., Geis C., Graus F. Autoantibodies to synaptic receptors and neuronal cell surface proteins in autoimmune diseases of the central nervous system. Physiol Rev. 2017; 97 (2): 839–87. https://doi.org/10.1152/physrev.00010.2016.

67. Lai M., Hughes E.G., Peng X., et al. AMPA receptor antibodies in limbic encephalitis alter synaptic receptor location. Ann Neurol. 2009; 65 (4): 424–34. https://doi.org/10.1002/ana.21589.

68. Haselmann H., Mannara F., Werner C., et al. Human autoantibodies against the AMPA receptor subunit GluA2 induce receptor reorganization and memory dysfunction. Neuron. 2018; 100 (1): 91–105.e9. https://doi.org/10.1016/j.neuron.2018.07.048.

69. Joubert B., Kerschen P., Zekeridou A., et al. Clinical spectrum of encephalitis associated with antibodies against the α-amino-3-hydroxy-5-methyl-4-isoxazolepropionic acid receptor: case series and review of the literature. JAMA Neurol. 2015; 72 (10): 1163–9. https://doi.org/10.1001/jamaneurol.2015.1715.

70. Spatola M., Sabater L., Planagumà J., et al. Encephalitis with mGluR5 antibodies: symptoms and antibody effects. Neurology. 2018; 90 (22): e1964–72. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000005614.

71. Dale R.C., Merheb V., Pillai S., et al. Antibodies to surface dopamine-2 receptor in autoimmune movement and psychiatric disorders. Brain. 2012; 135 (Pt. 11): 3453–68. https://doi.org/10.1093/brain/aws256.

72. Aurangzeb S., Symmonds M., Knight R.K., et al. LGI1-antibody encephalitis is characterised by frequent, multifocal clinical and subclinical seizures. Seizure. 2017; 50: 14–7. https://doi.org/10.1016/j.seizure.2017.05.017.

73. Thompson J., Bi M., Murchison A.G., et al. The importance of early immunotherapy in patients with faciobrachial dystonic seizures. Brain. 2018; 141 (2): 348–56. https://doi.org/10.1093/brain/awx323.

74. Irani S.R., Michell A.W., Lang B., et al. Faciobrachial dystonic seizures precede Lgi1 antibody limbic encephalitis. Ann Neurol. 2011; 69 (5): 892–900. https://doi.org/10.1002/ana.22307.

75. Andrade D.M., Tai P., Dalmau J., Wennberg R. Tonic seizures: a diagnostic clue of anti-LGI1 encephalitis? Neurology. 2011; 76 (15): 1355–7. https://doi.org/10.1212/WNL.0b013e3182152808.

76. Wieser S., Kelemen A., Barsi P., et al. Pilomotor seizures and status in non-paraneoplastic limbic encephalitis. Epileptic Disord. 2005; 7 (3): 205–11.

77. Rocamora R., Becerra J.L., Fossas P., et al. Pilomotor seizures: an autonomic semiology of limbic encephalitis? Seizure. 2014; 23 (8): 670–3. https://doi.org/10.1016/j.seizure.2014.04.013.

78. Gadoth A., Pittock S.J., Dubey D., et al. Expanded phenotypes and outcomes among 256 LGI1/CASPR2-IgG-positive patients. Ann Neurol. 2017; 82 (1): 79–92. https://doi.org/10.1002/ana.24979.

79. Lilleker J.B., Jones M.S., Mohanraj R., et al. The relevance of VGKC positivity in the absence of LGI1 and Caspr2 antibodies. Neurology. 2016; 87 (17): 1848–9. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000003300.

80. Boronat A., Gelfand J.M., Gresa-Arribas N., et al. Encephalitis and antibodies to dipeptidyl-peptidase-like protein-6, a subunit of Kv4.2 potassium channels. Ann Neurol. 2013; 73 (1): 120–8. https://doi.org/10.1002/ana.23756.

81. Carvajal-González A., Leite M.I., Waters P., et al. Glycine receptor antibodies in PERM and related syndromes: characteristics, clinical features and outcomes. Brain. 2014; 137 (Pt. 8): 2178–92. https://doi.org/10.1093/brain/awu142.

82. Sabater L., Gaig C., Gelpi E., et al. A novel non-rapid-eye movement and rapid-eye-movement parasomnia with sleep breathing disorder associated with antibodies to IgLON5: a case series, characterisation of the antigen, and post-mortem study. Lancet Neurol. 2014; 13 (6): 575–86. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(14)70051-1.

83. Gaig C., Graus F., Compta Y., et al. Clinical manifestations of the anti-IgLON5 disease. Neurology. 2017; 88 (18): 1736–43. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000003887.

84. Landa J., Gaig C., Plagumà J., et al. Effects of IgLON5 antibodies on neuronal cytoskeleton: a link between autoimmunity and neurodegeneration. Ann Neurol. 2020; 88 (5): 1023–7. https://doi.org/10.1002/ana.25857.

85. Lv R.J., Ren H.T., Guan H.Z., et al. Seizure semiology: an important clinical clue to the diagnosis of autoimmune epilepsy. Ann Clin Transl Neurol. 2018; 5 (2): 208–15. https://doi.org/10.1002/acn3.520.

86. Gillinder L., Tjoa L., Mantzioris B., et al. Refractory chronic epilepsy associated with neuronal auto-antibodies: could perisylvian semiology be a clue? Epileptic Disord. 2017; 19 (4): 439–49. https://doi.org/10.1684/epd.2017.0946.

87. Dogan Onugoren M., Deuretzbacher D., Haensch C.A., et al. Limbic encephalitis due to GABAB and AMPA receptor antibodies: a case series. J Neurol Neurosurg Psychiatry. 2015; 86 (9): 965–72. https://doi.org/10.1136/jnnp-2014-308814.

88. Höftberger R., Titulaer M.J., Sabater L., et al. Encephalitis and GABAB receptor antibodies: novel findings in a new case series of 20 patients. Neurology. 2013; 81 (17): 1500–6. https://doi.org/10.1212/WNL.0b013e3182a9585f.

89. Van Coevorden-Hameete M.H., de Bruijn M.A., de Graaff E., et al. The expanded clinical spectrum of anti-GABABR encephalitis and added value of KCTD16 autoantibodies. Brain. 2019; 142 (6): 1631–43. https://doi.org/10.1093/brain/awz094.

90. Petit-Pedrol M., Armangue T., Peng X., et al. Encephalitis with refractory seizures, status epilepticus, and antibodies to the GABAA receptor: a case series, characterisation of the antigen, and analysis of the effects of antibodies. Lancet Neurol. 2014; 13 (3): 276–86. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(13)70299-0.

91. Al-Diwani A., Handel A., Townsend L., et al. The psychopathology of NMDAR-antibody encephalitis in adults: a systematic review and phenotypic analysis of individual patient data. Lancet Psychiatry. 2019; 6 (3): 235–46. https://doi.org/10.1016/S2215-0366(19)30001-X.

92. Dalmau J., Gleichman A.J., Hughes E.G., et al. Anti-NMDA-receptor encephalitis: case series and analysis of the effects of antibodies. Lancet Neurol. 2008; 7 (12): 1091–8. https://doi.org/10.1016/S1474-4422(08)70224-2.

93. Chanson E., Bicilli É., Lauxerois M., et al. Anti-NMDA-R encephalitis: should we consider extreme delta brush as electrical status epilepticus? Neurophysiol Clin. 2016; 46 (1): 17–25. https://doi.org/10.1016/j.neucli.2015.12.009.

94. Гончарова З.А., Мегерян В.А., Ярош Н.М. и др. Герпес-ассоциированный аутоиммунный энцефалит (клинический случай). Практическая медицина. 2019; 17 (7): 167–9. https://doi.org/10.32000/2072-1757-2019-7-167-169.

95. Шнайдер Н.А., Дмитренко Д.В., Дыхно Ю.А., Ежикова В.В. Проблемы диагностики паранеопластического лимбического энцефалита. Эпилепсия и пароксизмальные состояния. 2013; 5 (3): 49–58.

96. Шнайдер Н.А., Дмитренко Д.В., Дыхно Ю.А., Ежикова В.В. Паранеопластический лимбический энцефалит в практике невролога и онколога. Российский онкологический журнал. 2013; 1: 49–57.

97. Шерман М.А., Ардашев И.В., Пономарева И.В., Шерман Х. Бессудорожный эпилептический статус при лимбическом энцефалите. Эпилепсия и пароксизмальные состояния. 2016; 8 (4): 74–83. https://doi.org/10.17749/2077-8333.2016.8.4.074-083.

98. Kilic M.A., Yoruk Yildirim Z.N., Oner A., et al. Pediatric LGI1 and CASPR2 autoimmunity associated with COVID 19: Morvan syndrome. J Neurol. 2021; 268 (12): 4492–4. https://doi.org/.1007/s00415-021-10614-6.

99. Mueller S.H., Färber A., Prüss H., et al. Genetic predisposition in anti-LGI1 and anti-NMDA receptor encephalitis. Ann Neurol. 2018; 83 (4): 863–9. https://doi.org/10.1002/ana.25216.

100. Höftberger R., van Sonderen A., Leypoldt F., et al. Encephalitis and AMPA receptor antibodies: novel findings in a case series of 22 patients. Neurology. 2015; 84 (24): 2403–12. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000001682.

101. Carr I. The Ophelia syndrome: memory loss in Hodgkin's disease. Lancet. 1982; 1 (8276): 844–5. https://doi.org/10.1016/s0140-6736(82)91887-6.

102. Lancaster E., Martinez-Hernandez E., Titulaer M.J., et al. Antibodies to metabotropic glutamate receptor 5 in the Ophelia syndrome. Neurology. 2011; 77 (18): 1698–701. https://doi.org/10.1212/WNL.0b013e3182364a44.

103. Улуханова Л.У., Яралиев М.М., Аттаева С.М. Лимбический аутоиммунный энцефалит с антителами к глутаматдекарбоксилазе (GAD). Детские инфекции. 2020; 19 (2): 67–71. https://doi.org/10.22627/2072-8107-2020-19-2-67-71.

104. Bien C.G., Granata T., Antozzi C., et al. Pathogenesis, diagnosis and treatment of Rasmussen encephalitis: a European consensus statement. Brain. 2005; 128 (Pt. 3): 454–71. https://doi.org/10.1093/brain/awh415.

105. Gaspard N., Foreman B.P., Alvarez V., et al. New-onset refractory status epilepticus: etiology, clinical features, and outcome. Neurology. 2015; 85 (18): 1604–13. https://doi.org/10.1212/WNL.0000000000001940.


Об авторах

О. С. Шилкина
Неврологический центр эпилептологии, нейрогенетики и исследований мозга Университетской клиники федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Красноярский государственный медицинский университет им. Профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого» Министерства здравоохранения Российской Федерации
Россия

Шилкина Ольга Сергеевна – кандидат медицинских наук, невролог.

ул. Карла Маркса, д. 124, Красноярск 660021.

РИНЦ SPIN-код: 1150-7413.



Е. А. Кантимирова
Красноярский государственный медицинский университет им. профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого Министерства здравоохранения Российской Федерации
Россия

Кантимирова Елена Анатольевна – кандидат медицинских наук, доцент кафедры медицинской генетики и клинической нейрофизиологии Института профессионального образования.

ул. Партизана Железняка, д. 1, Красноярск 660022.

WoS ResearcherID: AAJ-2986-2020

РИНЦ SPIN-код: 9429-2288



А. А. Усольцева
Красноярский государственный медицинский университет им. профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого Министерства здравоохранения Российской Федерации
Россия

Усольцева Анна Александровна – аспирант кафедры медицинской генетики и клинической нейрофизиологии Института профессионального образования.

ул. Партизана Железняка, д. 1, Красноярск 660022.

Scopus Author ID: 57210425243

WoS ResearcherID: AAM-9334-2021

РИНЦ SPIN-код: 9163-0862



Т. И. Прусова
Красноярский государственный медицинский университет им. профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого Министерства здравоохранения Российской Федерации
Россия

Прусова Татьяна Игоревна – студентка.

ул. Партизана Железняка, д. 1, Красноярск 660022.



Д. В. Дмитренко
Красноярский государственный медицинский университет им. профессора В.Ф. Войно-Ясенецкого Министерства здравоохранения Российской Федерации
Россия

Дмитренко Диана Викторовна – доктор медицинских наук, заведующая кафедрой медицинской генетики и клинической нейрофизиологии Института профессионального образования.

ул. Партизана Железняка, д. 1, Красноярск 660022.

WoS ResearcherID: H-7787-2016

РИНЦ SPIN-код: 9180-6623



Рецензия

Для цитирования:


Шилкина О.С., Кантимирова Е.А., Усольцева А.А., Прусова Т.И., Дмитренко Д.В. Аутоиммунная эпилепсия. Эпилепсия и пароксизмальные состояния. 2022;14(1):74-90. https://doi.org/10.17749/2077-8333/epi.par.con.2022.108

For citation:


Shilkina О.S., Kantimirova E.A., Usoltseva A.A., Prusova Т.I., Dmitrenko D.V. Autoimmune epilepsy. Epilepsy and paroxysmal conditions. 2022;14(1):74-90. (In Russ.) https://doi.org/10.17749/2077-8333/epi.par.con.2022.108

Просмотров: 5305


Creative Commons License
Контент доступен под лицензией Creative Commons Attribution-NonCommercial-ShareAlike 4.0 International License.


ISSN 2077-8333 (Print)
ISSN 2311-4088 (Online)